1. Armand Camarilla
2.Вампир
3.558 лет
4. 21 год.
5.Внешность
Парень довольно высокий, у него спортивное телосложение. За ним как за каменной стенной. Он довольно накачанный (не уж слишком, а как раз в норму).У парня темные волосы и черные глаза, нет не темно-карие, а именно черные, что зрачок сливается с цветом глаз, можете считать это еще его одной особенностью. У него правильные и пропорциональные черты лица «лицо для обложки». Тонкая линия губ, придает его внешности загадочность. Их прикосновение подобно прикосновению бутона розы, легкое и ласкающие…Его взгляд всегда глубокий и проникновенный, кажется что его глаза, это космическая дыра, которая поглощает вас и проникает в саамы вашу суть. У Арманда смуглая кожа, легкого бронзового оттенка, теплого и манящего, которое пробуждает желание прикоснутся к ней…
У него очень интересный голос, иногда его характеризуют как голос ангела. Ведь он ласкает слух, играя на струнах вашей души, заставляет покрываться вас мелкими мурашками и трепетать…
Прикосновение его рук подобно взмаху крыла бабочки, нежные и ласкающие, они расслабляют вас и заставляют подчинится их воле. От их прикосновения вас пронизывает сладострастным импульсом, от которого вы забываетесь и уходите от реальности…
6.Биография
Я родился… Нет, почему я так пишу – родился? Я сам не помню этого момента. Никто и никогда не видел мою мать. Был ли я вообще рожден женщиной? Или – был ли я рожден? Странный вопрос, вы скажете? Но для меня он совершенно не странен. Иногда мне кажется, что я просто был, был всегда, и именно поэтому я не умираю. Возникший когда-то давно, на заре этого мира, когда небеса были детски-улыбчивы, а солнце ласкало юную землю, я появился противовесом этой детской наивности и красоте. Очевидно, просто нельзя иначе. И там, где есть свет, обязательно должна быть тень. А где есть улыбки – никак не обойтись без слез. Жизнь не существует без смерти, вы согласны? Я не умираю, следовательно, возможно и то, что я и не живу. Но я – есть! Оглянитесь вокруг, присмотритесь к окружающему вас миру, и вы увидите – меня. В темном клубке ужаса, выползающем из шкафа ночью, пугающем дремлющего ребенка. В вашем собственном раздражении на незнакомого человека, случайно толкнувшего вас на улице. В каждой ссоре, в которой вы когда-то перешли к оскорблениям. Раскройте газету, разберите черных тараканов букв по словам и строчкам. Всмотритесь в фотографии. Вы видите это? Трупы, лежащие на асфальте под радостным солнцем, кровь, привлекающая полчища мух своим ароматом, люди, бегущие куда-то, сжимая в побелевших руках оружие. Это тоже – я! Вы видите меня? А вот фотография из так называемого зала суда. Убийца. Тот, кого вы называете человеком, убивший несколько таких же, как он сам, людей. Убивший ради каких-то денег, или просто – в пьяном угаре. Вы видите в его глазах отражение меня? Видите, конечно. Так почему же вы утверждаете, что меня – не существует? Что я – всего лишь детская страшная сказка? Мне смешно слышать такие утверждения. Ведь это тоже – ваш страх передо мной. Правда, вам удобнее считать, что меня нет? Не так страшно, да? А когда вы дрожите ночью под одеялом, боясь взглянуть на собственную одежду, валяющуюся в кресле, вы уговариваете себя, что все в порядке, это – просто нервы, достаточно включить свет и все пройдет. Не пройдет! Потому что даже руки ваши дрожат, когда вы тянетесь к выключателю, и нет сил щелкнуть клавишей, потому что страх вытягивает решимость, а ужас высунуть руку из-под одеяла – гораздо больше показной храбрости слов.
Но что-то я разговорился. Ушел от темы. Собственно говоря, я не собирался философствовать и доказывать вам свое существование. Вы сами прекрасно знаете, что я есть, и этого – вполне достаточно. Аксиома не нуждается в том, чтобы быть доказанной. Она просто существует, независимо от того, что кто-то думает по этому поводу. И параллельные прямые никогда не пересекутся в евклидовом пространстве, сколько бы раз и какой длины их ни чертили. Четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж… Знаете такой стишок на одну букву, да? Почему-то всплыл в памяти… Ладно, на чем я остановился?
Да, так вот, никто не знал моей матери. Впрочем, как и отца. Меня нашли в лесу, маленького, вопящего младенца, завернутого в какие-то тряпки. Кто была та женщина, которая бросила своего ребенка на лесной поляне, даже не обрезав ему пуповину? Никто не знал. Считали, что это была какая-нибудь нищенка, которая пробиралась лесами, сокращая путь к ближайшему поселку. Все возможно. Я не виню ту, которая бросила меня. Я представляю, как она испугалась, увидев то, что родила, и улыбаюсь. Мне доставляет удовольствие осознание ее темного страха. Находились женщины, которые кричали о том, что таких, бросающих своих детей на съедение диким животным, нужно рвать на куски и забивать камнями. Я улыбался, слушая эти вопли. Интересно, а как бы они себя повели, эти поборницы морали, любящие детей, если бы обнаружили, что их дитя является воплощением всего ужаса земного? Как себя может чувствовать женщина, являющаяся матерью Антихриста? Нет, я – не Антихрист. Кстати, я даже не уверен, что он существует. Это все людские глупые предрассудки и суеверия, боязнь темноты. Это – страх передо мной, воплотившийся в такую легенду…
Меня нашел охотник. Удивительно, что именно в этот день вельможа пожелал свежую дичь. Любопытно то, что в кухне и в кладовых замка было множество дичи, самой разнообразнейшей. Но этот привередливый князь отправил главного егеря за свежим мясом. Чем ему не подходили копченые куропатки, связками висящие рядом с множеством колбас, на леднике замка – кто знает. Иногда я думаю, что это Тот, Который Есть Я, внушил князю мысль о свежей дичи, рисуя в его воображении нежную птицу, истекающую соком на вертеле. Скорее всего, Тому не хотелось терять новообретенное воплощение, и егерь был отправлен в лес.
Я лежал на поляне, чувствуя скованность движений от грязных тряпок, окутывающих мое тело и страдая от непонятной боли. Я задыхался, в недоумении – что же происходит со мной. Услышав приближающиеся крадущиеся шаги, я закричал, призывая помощь. Я еще успел удивиться тому, что мой голос звучит так странно – детским плачем.
- Господи, Юлиу, посмотри, какая-то тварь оставила здесь младенца! – сильные руки подняли меня в воздух, я завопил еще сильнее, чувствуя удушье, когда чужие пальцы начали распутывать тряпки, в которые я был завернут.
- Александру, у него пуповина не обрезана! – в хриплом низком голосе звучало удивление.
- Угу. Да еще и вокруг шеи обмотана, - буркнул тот, что держал меня на руках. – Наверное, баба решила, что ребенок мертв, вот и оставила его тут.
- Точно, подумала, что задохнулся. Да и не удивительно, глянь, он посинел весь! Что делать будем? Все равно помрет ведь, - хриплоголосый был нерешителен, наверное, не привык к принятию самостоятельных решений. Есть такие люди, которым нужно указание вышестоящего на любое действие, даже на спасение жизни младенца.
- Что делать, что делать… Пуповину резать, вот что делать, - держащий меня был решителен. – Давай-ка в темпе подготовь нож.
- Это как? – тот, с хриплым голосом, растерялся окончательно.
- На огне накали, придурок! В первый раз, что ли, дитё видишь?
- Так я ведь, кроме своих, никогда новорожденных в руках не держал, - человек засуетился, что-то делая, шурша и постукивая.
- А теленка тоже не держал? – я наслаждался звуками этого голоса, сердито режущего фразы.
- Ладно, ладно, Александру, не злись. Уже все готово, держи нож, - тот, второй, явно заискивал.
Было больно, больно, больно! Я впервые по-настоящему узнал, что такое – боль. И разом пропало все, кроме бессмысленности младенчества, словно обрезанная пуповина соединяла меня с Тем, Который Есть Я, а эту связь оборвали одним взмахом горячего острого ножа. В тот момент я стал обычным человеческим ребенком, сохраняя в себе только тень присутствия Того, Который Есть Я. Единство восстановилось только через годы, в день, когда я стоял рядом с Владом Тепешем посреди леса из двадцати тысяч деревьев, посаженных по приказу князя. Я расскажу об этом позже, если время и окружение позволят мне. Сейчас же для меня приятны воспоминания бессмысленного детства, когда я только интуитивно ощущал свою инаковость.
Я помню замок, в котором я вырос телесно. Его упирающиеся в вечно хмурое небо шпили и развевающиеся вымпелы. Башни из серого камня и лестницы, освещенные дрожащим пламенем факелов. Меня всегда завораживал огонь. Прыгающие языки пламени, старающиеся лизнуть протянутую руку, обещающие ласку и взрывающие кожу болью, вызывали чувство сопричастности к чему-то неведомому, но важному для меня. Я мог часами сидеть перед огнем кухонного очага, наблюдая за его извивами и блаженно вслушиваясь в недовольное шипение, когда брызги похлебки, кипящей в огромном котле, падали на горящие дрова. До сих пор сожалею о том, что так мало времени удавалось проводить в своем излюбленном уголке замковой кухни. Я вырос на этой кухне, не помню, говорил ли я об этом. Конечно, подкидыш, найденный в лесу, ребенок неизвестных отца и матери, не мог рассчитывать на большее. Хорошо еще, что мне позволили стать кухонным мальчиком. Так всегда говорил повар князя, когда, выкручивая мне ухо своими толстыми пальцами, тащил меня от очага, заставляя мыть грязную посуду. Эти бесконечные тарелки и миски, эти котлы, которые приходилось оттирать песком, сдирая кожу на ладонях, от слоя жира, бесчисленные серебряные блюда, ложки и вилки, со стола князя, которые полагалось бережно мыть в горячей воде, а потом натирать мелом, чтобы они не утратили холодный блеск благородного металла… Стоило мне только поднять глаза, чтобы уловить скачки пламени в очаге, как сразу следовал подзатыльник. Я ненавидел повара князя всей силой своей души. Я представлял, как этот жирный старик будет корчиться в моих руках, моля о пощаде, когда я медленным движением вспорю его раскормленное брюхо. Я до сих пор радуюсь, вспоминая, как сбылась моя мечта. И память о дымящихся внутренностях толстого повара, вываленных на каменные плиты, истоптанные грязными сапогами, об извивающихся скрученных серых кишках, на которые он смотрел в последнем проблеске ужаса угасающего сознания, согревает мое холодное сердце, подобно языкам чарующего пламени. И его глаза, побелевшие от боли, утратившие свой серо-стальной цвет и выражение постоянной надменности (еще бы, он же был поваром самого князя!), лежащие на моей ладони, вынутые из глазниц легкими касаниями длинных ногтей… Когда я сжал руку, давя эти глаза, и увидел мутную слизь, вытекающую из сжатого кулака, я чуть не потерял сознание от неимоверного наслаждения, пронзившего меня подобно удару копья под сердце.
Но я хотел рассказать совсем не об этом. Странно движется мысль, когда так мало внешних впечатлений и приходится обращаться к своим воспоминаниям. И неважно, сколь красочны эти воспоминания, или как далеко в прошедшие годы они тянутся. Я хотел рассказать о своей первой любви, а вместо этого рассказываю о княжеском поваре. Наверное, это потому, что эмоции были сходны в обоих случаях – в наслаждении любовью и смертью.
Не нужно только торопить меня, и я расскажу все. Меня просили написать о том, как я любил, о той женщине, которая была всегда в моей жизни, без которой я не представляю свое существование. Я напишу о ней. Обязательно. Ведь Тот, Который Есть Я, тоже хочет этого. Ему приятен этот рассказ. Я знаю это. Откуда? Но это так просто! Когда я вспоминаю о ней, представляю ее глаза, распахнутые навстречу мне, ее белое развевающееся ветром платье, ее руки, упавшие вдоль тонкого тела, Тот, Который Есть Я шевелится, изгибаясь, сливаясь со мной полностью, участвуя в моем единении с ней. Я расскажу о ней…
Да, так вот, о моей любимой. Впервые я увидел ее во дворе того замка, где рос. Мне было что-то около двенадцати лет, как я помню, а она была совсем маленькой девочкой. Я бы мог смотреть на нее гордо, с высоты своего возраста, но этот пятилетний ребенок был дочерью вельможи, а я – всего лишь кухонным мальчиком, пробирающимся через огромный двор с ведром воды. Она шла, в сопровождении гувернантки, высокой и напыщенной женщины, которая надменно приподнимала длинные юбки, переступая через многочисленные лужи. Эта пятилетняя девочка была очаровательна, в своей гордой независимости, с которой она отталкивала поддерживающую руку гувернантки. Она так прелестно надувала пухлые розовые губки, крича: «Отойди от меня! Я не желаю тебя видеть! Ты мне мешаешь!» – что вызвала у меня на глазах слезы умиления. Ее белое платьице было выпачкано зеленью, очевидно, она ходила в сад, играла на траве, что являлось причиной недовольства воспитательницы. Я засмотрелся на бело-розовую звездочку ее ладошки, когда она ударила гувернантку, не позволяя взять себя на руки. Я влюбился в нее сразу, с первой же секунды, и даже не заметил выступающий под ногами камень. Если бы вы знали, как это было больно! Я ударился пальцем босой ноги с размаху об этот камень так, что у меня потемнело в глазах. Я покачнулся, расплескивая воду из деревянного ведра, заливая свои залатанные широкие штаны, подвязанные веревочкой. Девочка рассмеялась. Я помню перезвон ее смеха по камням замкового двора, когда я падал, не удержавшись на ногах. Я очень медленно падал, и медленно катились шарики детского хохота, отражаясь от серых каменных стен. Я помню каждый миг этого падения, каждую каплю воды, вырвавшейся веером из ведра, каждое мокрое пятно, медленно расплывающееся по платью гувернантки.
Разумеется, меня потом выпороли. И девочка, сопровождаемая гувернанткой, пришла посмотреть, как меня пороли, как кнут оставлял сочащиеся кровью полосы на моей спине. Она даже радостно подпрыгивала при каждом взмахе кнута, встряхивая медно-рыжими волосами и заливаясь своим чудесным смехом. Ее детская жестокость что-то стронула в глубине моего существа, и я впервые за все годы своей жизни ощутил касание Того, Кто Есть Я. Я полюбил эту девочку, ее белые платьица и рыжину тугих кудряшек, ее нежные розовые губы и белизну тонкой кожи. Я знал, что когда-нибудь она будет моей. Поэтому меня так раздражали взгляды гувернантки, которая, очевидно, так и не могла забыть досадную случайность с ведром воды, стоившую ей платья.
Когда потом, через много лет, эту самую гувернантку насиловали солдаты, во дворе другого замка, растянув ее беспомощное тело на каменных плитах, я подошел, отбросил подол длинного платья, закрывающий ее голову, заглядывая в постаревшее, покрывшееся морщинами женское лицо, и неодобрительно поджал губы, глядя ей прямо в глаза, покачивая головой, имитируя гримасу неодобрения, с которой она в давние годы смотрела на мои рваные штаны и грязные руки. Меня обрадовали ее расширившиеся узнаванием зрачки. А крик, раздавшийся мне вслед, когда я отошел, оставляя ее своей судьбе, ласкал мой слух, как сейчас ласкает мою память.
Но это была только первая встреча с моей любимой. Тот день, когда она была маленькой девочкой, играющей во дворе замка моего князя, давно прошел. Но мы встречались множество раз, я и очаровательная рыжеволосая девушка. Знаете, что удивительнее всего в ней, моей любимой? То, что она сохранила пристрастие к белым платьям со времен своего детства. Сколько бы раз за свою жизнь я ни сталкивался с ней, неизменными были две вещи – медно-рыжий цвет вьющихся локонов и белое платье, всегда – белое платье. Цвет невинности и чистоты.
Я хочу рассказать о той встрече, которая перевернула окончательно мою жизнь. О том моменте, когда я слился одновременно со своей любимой и Тем, Который Есть Я. Это было осознанием моей личности, самой глубинной и потаенной ее сути. Это было – всем, открытием Вселенной, которая тоже была – мною. Самое важное событие в моем существовании, после которого я только следовал путем, указанным Тем, Который Есть Я.
Моя память бережно и трепетно сохранила вид того поля, на котором были одновременно посажены двадцать тысяч деревьев. Двадцать тысяч молодых саженцев, готовых раскинуть ветви-руки. И это произошло! Влад Тепеш был велик и не сожалел о гибнущих. Он желал, чтобы его боялись, и он добился этого. Я испытал блаженство легкости освобожденной от мыслей головы, когда увидел, как двадцать тысяч кольев приняли предназначенные им жертвы. Как это было прекрасно! Все эти люди, боящиеся даже вздохнуть, не то что закричать, сдерживающие стоны, сползающие медленно по длинным тупым кольям, всаженных в их внутренности. Гордые женщины, которые презрительно смотрели на таких, как я, не имеющих родителей и нищих. Эти женщины, пронзенные кольями, воткнутыми во влагалища. Мужчины, надменно отвергавшие мою дружбу, принимали эти колья в прямую кишку и одним взмахом взлетали над землей, символизируя справедливость великого Влада. И дети, там были и дети, корчащиеся на слишком толстых для их маленьких тел кусках дерева.
Знаете, как прекрасны потеки крови на теплом дереве? Когда эти тонкие темно-красные струйки впитываются в прожилки кола, когда тяжелые вязкие капли падают на жадную землю, оплодотворяя ее своей жизнью… Вам следовало бы быть на том поле, чтобы понять эту красоту и гимн настоящей жизни. Там я встретил свою любимую.
Я шел вдоль посаженного по приказу Влада леса, рассматривая людей, замерших на своих кольях. Были такие, которые умерли быстро, они не представляли интереса для меня. Я искал живых, впитывая их боль и страдания. Я чувствовал, что становлюсь сильнее, и ко мне приближается нечто, то, что я ждал всю свою жизнь, то, что я должен принять, как свою судьбу. И я увидел ее.
Медно-рыжие локоны моей любимой слиплись от пота. Один завиток волос приклеился ко лбу, рядом с грязной полосой. Когда я увидел эту серую полоску земли, прилипшей к белой коже, мне мучительно захотелось стереть ее, чтобы увидеть любимое лицо без малейших следов грязи. Она смотрела на меня безумным взглядом своих прекрасных голубых глаз, не узнавая того мальчика, которого когда-то давно пороли на конюшне под переливы ее чудесного смеха. Она просила о помощи. Очевидно, кол, на котором она висела, застрял, упершись в кость, что причиняло ей муки. Она боялась пошевелиться, так как любое движение вызывало вибрацию кола. Она молила меня о помощи. Меня! Наконец-то! Это было блаженство, видеть ее умоляющие глаза, знать, что только я могу помочь ей. Только я…
И я ударил ногой, обутой в тяжелый сапог, у основания кола. И еще раз… И еще… Я видел, как затрясся кол, как она начала сползать по нему вниз, захлебываясь беззвучным криком, хрипя распяленным ртом с потрескавшимися, искусанными в кровь, губами. И этот кол входил в нее, разрывая ее внутренности, заставляя ее корчиться от непереносимой сладкой боли, так, как я мечтал столько лет. Я видел ее кровь, стекающую по колу, я видел темный сгусток, тяжело вышлепнувшийся изо рта прямо на мою рубашку. Я потом долго хранил эту рубашку, не стирая, мне нравился вид кровяного пятна на плече. Ведь это была ее кровь…
Протянув руку, я прикоснулся пальцами к струйкам крови, сбегающим по ее ноге. Я провел ладонью, собирая эту кровь. Каким блаженством было слизнуть ее с ладони. Солено-сладкую, вкусную, теплую… Я прильнул губами к ее ноге, слизывая свежую кровь, льющуюся из ее разорванных внутренностей. Я наслаждался. Я покусывал ее бедро, впиваясь внезапно заострившимися зубами, разрывая нежную кожу, погружая лицо в алую дымящуюся мякоть. Я блаженствовал. Она была – моя. Вся моя, целиком и полностью. Та, которую я любил. Я дотягивался рукой до ее спутанных медно-рыжих волос, потемневших от пота, и тянул за прядь, стараясь вырвать клок для себя, чтобы оставить себе эту солнечную рыжину. Я наслаждался, когда меня пронзило еще большее блаженство. Я почувствовал Того, Кто Есть Я. Он проник в меня, нет, он – проснулся во мне. Окончательно слился со мной, как я слился с той, которую любил. И это было уже не просто блаженство, это был – экстаз высшего наслаждения. Я парил…
Они оторвали меня от нее, рычащего и задыхающегося. Они держали меня, но было видно, что им хотелось оказаться где угодно в этот момент, только не рядом со мной. Однако, они были солдатами и считали долг превыше своего страха. В тот момент они еще могли сдерживать свой ужас. Они отвели меня к Владу, продолжая держать, хотя я уже не вырывался. И великий Влад улыбнулся мне. А я – улыбнулся ему, сознавая свое превосходство. Потому что я уже знал, что Влад и такие, как он, существуют только для одного – для моего наслаждения. И он понял это, мой дорогой князь, он склонил передо мной голову, признавая меня над собой. И тогда я расхохотался, почувствовав ветер, который затряс все колья в этом прекрасном рукотворном лесу. От моего смеха порыв ветра усилился, разнося над полем вопли и стоны людей. Я впитывал каждой клеткой своего тела прекрасный запах крови и наслаждался, наслаждался, наслаждался…
Теперь вы уже знаете, какая она была, та, которую я любил. Мне говорили, что она умерла, но я знал, что это невозможно. Пока я существую на этой земле, она тоже есть. Она всегда есть. Просто иногда нужно ее найти. Знаете, она почему-то начала прятаться от меня. Но я всегда ее находил. Всегда. Мне кажется, что она так играет со мной. Ей приятно представлять, что она может быть сильнее, умнее, хитрее, чем я. И я позволяю ей это. Ведь я люблю ее, как же иначе. Ее жизнь, ее кровь – это моя жизнь. Я не могу без нее. Если бы ее вдруг не стало, моей любимой, я бы тоже перестал существовать.
Не так давно я опять встретил ее. Представляете, прямо на улице. Она шла мне навстречу, улыбаясь. Белое широкое пальто, белые сапожки, постукивающие каблучками по асфальту. Белая шляпа, из-под которой вырывались медные локоны. Как она была красива! Но она и не могла быть другой, моя любимая. Она была прекрасна, с этим огромным апельсином в руках. При чем тут апельсин? Не знаю, просто он у нее был. Рыжий, большой, с шероховатой яркой шкуркой, он выделялся броским пятном на белизне ее пальто. Я улыбнулся, в ответ на ее улыбку, шагнув ей навстречу, ловя миг узнавания в ее расширившихся зрачках. Да! Она узнала меня! Она всегда меня узнавала…
Потом мы сидели в моей квартире, пили обжигающе горячий кофе и молчали. Любопытно, за все то время, сколько мы знакомы, за все те долгие годы и многочисленные встречи, мы никогда не разговаривали. Разве что несколько слов приветствия. Тишина сопровождала нашу любовь всегда. Мягкая и обволакивающая, как пуховое одеяло. Туман тишины… Мне сладко было молчать с моей любимой. Я только не понимал, почему она периодически поглядывала на меня, так быстро приподнимая ресницы, нервно моргая. И все время крутила кофейную чашку на столе, пока не пролила темную сладкую жидкость, пахнущую далекими странами, на свою белоснежную юбку. Это пятно диссонировало с абсолютной гармонией моей любимой. И с рыжим апельсином, лежащим посреди стола. Интересно, почему я раньше никогда не замечал, что апельсины похожи на ту, которую я люблю? Солнечно-рыжие, ароматные, с прохладной кожей… И их вкус… апельсинов и моей любимой…
Ее вкус… С тех пор, как я впервые почувствовал ее вкус, я всегда стремился к ней. Мне хотелось еще и еще, как можно больше. И в этот раз, когда я прижимался губами к ее трепещущему горлу, я ожидал волны сладости, всегда охватывающей меня мягко, поднимающей ввысь, к Тому, Который Есть Я. Я впивался клыками в ее плоть, разрывая податливые ткани, ожидающие моего прикосновения, жадно глотал бьющую алую кровь, слизывая капли, падавшие на ее грудь. Я опять чувствовал парение, слияние с Тем, Который Есть Я. Он наслаждался вкусом моей любимой вместе со мной. Он был еще более жаден, чем я. Мы были счастливы, я, моя любимая, и Тот, Который Есть Я. Мы были едины, а впереди у нас была вечность. Когда я погружал руку в раскрытый живот моей любимой, нежно перебирая сизые скользкие внутренности, оглаживая их, я чувствовал радость обладания.
Они прервали мое счастье. Они разорвали связь с Тем, Который Есть Я! Они ворвались в нашу комнату, где мы наслаждались друг другом, оторвали меня от моей любимой, не дав нам дойти до конца в нашей близости. Они прервали туго натянутую нить одним движением, в тот момент, когда все было так хрупко, когда я уже чувствовал ее сердце под своей ищущей ладонью, когда Тот, Который Есть Я напрягся в последнем ожидании перед взрывом экстаза…
Но они уже были рядом, оттаскивая меня от моей любимой, выворачивая мои руки, тянущиеся к ней. Они разбивали мне губы, которые только что ласкали ее, били короткими резкими ударами, настаивая, чтобы я прекратил кричать. Но это была моя квартира и моя любимая! Какое право они имели врываться, разбивая двери? Какое право они имели надевать на мои руки эти железяки, которые были мне смешны, ведь я мог разорвать их легким движением кисти.
Мог… Да, в тот момент я был уверен, что могу это сделать. Стряхнуть жесткие руки, удерживающие меня, разбросать чужих людей по комнате, вминая их мягкие тела в стены, сломать наручники… Я чувствовал легкость пустоты и уверенность, сопровождавшую меня много лет. И я шевельнулся, ожидая, что захват расслабится, пальцы начнут разжиматься, и я смогу выскользнуть из этих рук. Но ничего не произошло. Я дергался и рвался изо всех сил, уже зная, что это бесполезно. Я кричал, брызгая слюной, повисающей жалкими потеками на моем подбородке, но они только били меня по лицу, продолжая держать. И я чувствовал вкус своей крови и холодное отчаяние от осознания того, что Тот, Который Есть Я оставил меня одного. Он ушел, оставив только тень своего присутствия, тонюсенькую паутинку, все еще связывающую нас, как во времена моего детства в далеком замке. Да, я был виноват перед ним, я позволил этим чужим людям прервать наше наслаждение, наше насыщение, единение. И я был брошен, в качестве наказания, оставлен во власть этим людям…
А они бродили по квартире, спотыкаясь о какие-то вещи, осторожно обходя мою любимую, неподвижно лежащую, прикрытую грязноватой простыней, по которой расплывались пятна ее бесценной крови. Какая-то грязная тряпка впитывала кровь, которую я так любил! Это было мучительно, но они даже не хотели открыть лицо моей любимой, чтобы я мог хотя бы еще раз взглянуть на него. Они не слушали моих уговоров, как я ни пытался доказать, что они обрекают ее на окончательную смерть, прервав наше уединение в такой момент. Я был слаб, и сознавал это. Все, что осталось у меня – это память о том, кем я был, и мучительное осознание того, что я утратил. Кроме Того, Который Есть Я, я потерял свою любимую. Потерял, чтобы уже никогда не найти больше. Теперь она уже не будет играть со мной в прятки, радостно улыбаясь каждый раз, когда я ее нахожу. И никогда больше не мелькнет передо мной на улице медно-рыжий локон спадающий на белое платье. Какое окончательное слово – никогда! И только кожура от съеденного моей любимой апельсина, серпантинным извивом лежала на полу, напоминая о несостоявшемся празднике…
Но вы знаете, вчера, да, это было вчера, я опять увидел свою любимую. Сначала я не поверил своим глазам, но это была она. Представьте мой восторг, когда она сняла темные очки, улыбаясь мне своей такой узнаваемо-родной улыбкой. И темно-рыжие локоны, и белое платье… Как я любил ее! Я сказал, что ей не идут эти очки в толстой ярко-синей оправе. А она рассмеялась, рассыпая шарики смеха по стенам пустой комнаты, в которой я вынужден жить. Этот смех невозможно было не узнать. Он так же дробился, отскакивая от деревянного пола, как когда-то, много лет назад, от каменных плит замкового двора. Теперь я знаю, что все будет хорошо. Раз ко мне вернулась та, которую я люблю, вернулась сама, найдя меня в этом огромном мире, то ко мне вернется и Тот, Который Есть Я. Вернется так же, как и в первый раз, на том поле с рукотворным лесом, где я впервые познал единение со своей любимой… Все будет хорошо…
Этот вампир который повидал пожалуй больше любого другого вампира есть представителем очень древнего клана, один из первых который зародился в этом обществе. Клан –Камарилла. Представитель Вентру.
7.Характер.
Характер-хамелеон, он меняется в зависимости состояния его внутреннего мира. Парень может быть добрым и отзывчивым, сопереживать и помогать в проблемах ближнему, но если этот ближний располагает к себе, а может быть жестким, циничным и расчетливым, не пошевелит пальцем если ему не будет выгоды. Его характер весьма сложно описать, он слишком часто меняется. Но в большинстве случаев он очень компанейский, веселый, помешанный на адреналине, любит развивать свои способности. Он творческая личность потому часто может замыкаться в себе работая над новым шедевром. За день у него может столько раз поменяться настроение от агрессивного до романтичного.
8.Близкие персонажи.
9.Сверхъестественные способности персонажа.
Может управлять чувствами других отключать и включать как ему вздумается
10.Связь с вами: e-mail, но лучше ICQ.
11.Да
12.Посмотрим
13.
14.Возможно
15.Пробный пост
Камарилла это многочисленное объединение вампиров, сформировавшееся в позднем Средневековье. В некотором роде это ООН вампиров, она была создана, чтобы защитить вампиров от чисток Инквизиции, утвердить Традиции Каина и провести в жизнь великий Маскарад. Многие Каиниты, помнящие ночи, когда вампиров уничтожали на корню, фанатически преданы Маскараду. Камарилла отвергает образ вампира, как чудовищного хищника, предлагая взамен тайную жизнь среди людей и осмотрительное питание.
Камарилла очень многочисленна и чрезвычайно могущественна. Но она состоит из семи вампирских кланов, каждый, из которых имеет собственную культуру и идеалы, что создает почву для разногласий. Система власти в Камарилла чем-то напоминает нестабильную форму парламентаризма, поэтому она медленно принимает решение и часто колеблется во время кризисов. Однако, объединив свои силы, Камарилла становиться, в сущности, непобедимой.
В то время как другие кланы играют в игры за лидерство и повышение своего статуса, устраивая различные разборки, Ventrue надевают на себя мантию лидерства и ведут общество каинитов непосредственно. Благородство, искушенность и обязанность - признаки этого клана. Управлять - действительно тяжелое бремя , но Ventrue знают силу своим возможностям. То высмеиваемый то уважаемый, клан Ventrue - структура, на которую все общество каинитов может положиться.
Элегантные, аристократичные, царственные Вентру это лорды Камарилла. Этот клан является основой Камарилла, и он управляет и поддерживает ее существование во время кризисов. Даже в настоящее время большинство принцев это члены клана Вентру. Для них, конечно, такое положение вещей естественно. По традиции - положение обязывает, и Вентру должны управлять другими кланами для их же собственного блага.
В древние времена Вентру дарили Становление аристократам, богатым купцам - тем, кто обладал властью. В настоящее время новообращенные "рекрутируются" из богатых в течении нескольких поколений семей, безжалостных карьеристов из крупных корпораций и политиков. Хотя Вентру вращаются в тех же социальных слоях, что и Тореадор, они не разменивают свое существование на легкомыслие и праздность. Они с гордостью принимают привилегии руководителей и стоически несут бремя власти. Так было всегда, и так всегда будет.
Среди Вентру бытует одна древняя традиция. Любой участник клана может найти убежище у другого Вентру, и он не может получить отказ. Таким образом, Вентру помогаю друг другу в случае необходимости.
Прозвище: Патриархи (Темные Века); Элита (Современное)
Внешность: Физическая красота - один из первичных критериев, по которому они дают Становление смертным. Большинство Вентру необычайно красивы, или, по крайней мере, привлекательны. Среди Собратьев Вентру не имеют равных в умении одеваться по последней моде смертных.
Секта: Ventrue - основатели Camarilla и её лидеры в современных ночах.
Убежище: Они стремятся жить там, где жили еще как смертные.
Потомство: Обычно они выбирают пожилых и опытных людей как своих потомков. Как правило, это элита - люди, принадлежащие к высшим слоям общества. Некоторые подвергают Становлению своих смертных наследников или родственников.
Особенности: Высокие показатели лидерста. Вентру ничто, если им не подчиняются: они получают дополнительное преимущество на управление или командование другими. Это относится и к применению Дисциплины Доминирование. Вентру имеют чаще всего концепцию, связанную с элитой общества. Первичными являются Ментальные Атрибуты и Способности. Ресурсы и Влияние являются типичными Дополнениями для Вентру.
Преимущества: Богатство (Wealth). Большинство из Вентру просто непристойно богаты, даже те, кто не мог получать финансовой помощи от своего клана.
Организация: Клан Вентру встречается часто, но эти собрания саркастически называют "Клубом дебатов", так как там много говорят, но очень мало делают. Ветру считают, что это, - единственный цивилизованный способ принять какое либо решение.
Клановые Дисциплины: Доминирование (Dominate), Стойкость (Fortitude), Внешность (Presence).
Кровные Узы: Никаких отклонений в кровной линии Ventrue не существует, хотя некоторые их представители имеют разные вкусы крови.
Реплика: "Лучшее что можно сделать по отношению к врагам это пережить их. Только потому, что мы так благоразумны и стоим над такими мелкими вещами как месть, мы правим нашим видом. Остальные не так уж и стараются во благо Камарилла. Что же, тогда мы будем нести эту ношу в одиночестве."
Принят!Великолепный пост!
Jasper!За оригинальность + 1
Отредактировано Armand Camarilla (2009-02-17 21:18:02)
